Пилот особого назначения - Страница 33

Наши станковые плазмометы против тех пушек — рогатка, отвечаю. Пушки-то вроде и небольшие, а пашут не слабее танковых! Во как!

Степашин посовещался с командирами отделений, покумекал и говорит:

— Диагноз ясен: автономные боевые системы. Охрана периметра, вернее всего, стационарная. Ходить, летать и искать то есть не будет.

— Ага, — подхватил Жаргалов, умный мужик, хоть и не скажешь, — зато готов спорить, эти штуки уже настучали кому следует о нарушении охраняемой зоны!

— Верно, — отвечает Лёва. — Надо торопиться. Потому что мы не знаем, ни кому настучали, ни откуда и сколько эти „они“ будут сюда лететь.

С пушками проблем не возникло. Автономные — значит тупые. Мы их схроны разъяснили до миллиметра во время ведения огня. Рассредоточились, развернули переносной ракетный комплекс „Шелест“ и расшибли пушки к звездной матери! Ничего, мы тоже не грязным ногтем деланые! Супротив ракет их броня жидковата — разнесло в куски!

Ага, верно подметил! Если б поперлись дуром в лощинку — половина ребят там бы и сгорела. Ну это Степашин, интуиция у него работает в любом состоянии души и тела.

— По звеньям, входим в пещеру! — командует Лёва. — Первое отделение, за ним — второе, третье прикрывает тыл.

Первое отделение — это я. Мы с Алиханом — простые бесполезные парни с автоматами — вот нас в голову отряда и нарядили, дескать, не жалко, если что. Простые-то да, но жить хочется! Ка-а-ак мы по той пещере крались! Кто мешал чужакам в глубине установить пулемет? Или автономную снайперку? Или что похуже? Да хоть заминировать все в такую-то дивизию!

Обошлось.

Прошли триста метров. Смотрим — туннель обрывается, а за ним вход… куда-то.

Темень полная, оптика даже в режиме ПНВ не берет, а фонариком светить боязно, даже инфракрасным. Думаю: раз наше ПНВ не добивает, значит, за входом чертовски здоровая комната, типа зал. Селективный тепловизор — тот добивает. И ничего не показывает. Нет, то есть в поле видения никаких контрастных пятен — все одинаково горячее, как на всей этой долбаной планете, м-мать… „Что будет, если скрестить Меркурий с Венерой“…

Зато масс-детектор показывает: там впереди есть пара охренительно тяжелых предметов! Точнее, один тяжелый охренительно, а второй — просто охренеть какой тяжелый!

Сверили мы наши данные, прикинули шансы и решили: вот теперь пора запускать „мух“. А они не взлетают, точнее, взлетают и в момент теряют управление. Там в пещере электромагнитные поля оказались жуткие! „Валдай“ нормально экранирован, нам всё как с гуся вода, а вот „муха“ выходит из наплечного контейнера, летит метр и все — конец синемашке.

Пришлось лезть в зал наобум, что было, конечно, головотяпством.

Да делать нечего — полезли. Нас с Алиханом по справедливости сменили, но все равно очко играло на минус, а пальцы на спусковых сделались ну очень легкие.

Ушла пара. Пять-шесть секунд, и тут из зала орут: „Контакт!“

И автоматы загрохотали! Ай, думаю, маманя! Пропадай, головушка! „Нарвал“ к плечу и побежал, да и все наши тоже.

В кого стреляют, что случилось — про то никаких мыслей. Раз контакт, надо помогать! Да оно и полегче на душе, когда ждать больше не надо и появилась перспектива. Пусть и поганая.

Скажу так, Андрюха: было отчего менжануть! Я сам пальнул раз пять, пока не сообразил, в чем притча.

Притча такая: гигантский прозрачный кристалл — яйцо метров двадцать в высоту. В кристалл вмурована туша. Слизняк с пучками щупальцев и кучей каких-то отростков и ложноножек.

Слизняк… чтоб не соврать, за десять метров точно — огромный. И все это добро раскинуто в стороны и как будто парит над полом! Кристалла-то почти не видно! Терентьев включил нашлемный фонарь, так как в зале вроде никаких опасностей. И вот, когда луч высветил того красавца… Так сразу он по камню-камушку из „Нарвала“ длинно засадил, чисто, как в песне поется.

И вот картина: ребята заскакивают, видят урода и моментально открывают огонь. Потом соображают, а за ними следующие, и снова палить! Хамадеев со своим крупнокалиберным пуль сорок не мог успокоиться. А в наушниках непрерывно:

— Что у вас?! Что у вас?!

А у нас вас не бибет, вот бл-л-лин. А из нашего окна баня женская видна… Короче, цирк прекратился сам собой, как только весь народ зашел.

— Товарищи осназ! — говорит Лёва. — Зажигаем фальшфейеры, осматриваемся! Не забываем всё записывать в парсеры скафандров!

Можно подумать, что парсер глупее его, дурня влюбленного.

Там было где и на что посмотреть! Прямо за слизняком стоял флуггер. Точно как на картинках. Центральная гондола и четыре серпа по сторонам. Синий, как сирень. А у подножия три больших рундука и пяток поменьше с разнообразным барахлом. Что такое и зачем, не понять, но выглядит ровно как кладовая Плюшкина. Гадом буду: какие-то приятные мелочи, которые хозяин при жизни любил.

Слизень-то дохлый, надо пояснять, нет?

И тогда Свиньин, уж на что балбес, а выдал умную мысль.

— Ё-моё! — говорит. — Да это же кладбище! Вот это гроб, в нем уважаемый покойник, а все вокруг — кладбище!

— Балда, — отвечаю, — не кладбище, а склеп. Гробница.

— Справедливое замечание. Но совершенно несвоевременное. Так. Давайте-ка выпилим уважаемого покойника. Пусть наука порадуется. — Это, ясное дело, Степашин.

Пятеро с резаками принялись расковыривать кристалл, остальные занялись „первичным сбором материала“. Тащили, проще говоря, все, что плохо лежит.

Я именно в это время то козырное колечко подобрал. Вспомнил о Насте и прибарахлил сувенир. Настюха у меня хорошая!